Первая и вторая части статьи опубликованы в журнале «Образовательная политика» № 2 (82) и № 3 (83), 2020 г.

В 1660 г. в Норвегии установилось единовластие (абсолютизм), но дух свободы, обеспеченный законностью, научной и правовой рациональностями, ценностями образования и права, открывал просторы для социального творчества. Даже в эпоху абсолютизма в Норвегии интенсивно шли процессы самоорганизации общественной жизни и формирование сообществ. Так, в 1760 г. возникло Королевское норвежское научное общество в Тронхейме, в 1774 г. — Полезное общество в Бергене, цель которого заключалась в том, чтобы претворять в жизнь разного рода идеи ради общественного блага. Среди иных народных инициатив следует отметить учреждение в 1807 г. первого норвежского банка (что было вызвано потребностями бюргеров) и основание в 1811 г. первого норвежского университета (Скирбекк, 2017).

Норвегия — страна эгалитарной демократии. Это означает, что в основу организации жизни здесь положены принципы социальной справедливости и общего блага.

Весьма показательным вышло бы сопоставление исследования Г. Скирбекка с критическим трудом Г. Г. Шпета, раскрывающим культурно-психологические особенности российского просвещения и модернизации (Шпет, 2008). В рамках же данной статьи ограничимся небольшим рассуждением об отличиях не столько модернизационных процессов, сколько культуры принятия решений в Скандинавии и России. Используя метафорический конструкт «якобинство», Г. Скирбекк подчеркивает «политический фанатизм некоторых деятелей», основанный на их «убежденности в своем праве издеваться над другими и уничтожать все то, что им не нравится в существующем обществе, без самокритики, сомнений в своей правоте и обсуждении ситуации с людьми, которых она затрагивает» (Скирбекк, 2017, с. 14). Применительно к российской действительности этот конструкт помогает понять, отчего пресловутые российские реформаторы 1990-х гг., «демократы» и «либералы», действовали «по-большевистски» (Шульман, 2018), то есть отличались якобинством в латентной форме. Последнее же, в свою очередь, хорошо объясняет внутреннее отторжение обществом предложенной ими модели развития страны. Представляется, что истоки этих проблем модернизации следует искать в системе образования.

Во-первых, в России решения о жизни страны принимаются без широких публичных дискуссий. За этим скрывается латентная установка тотального недоверия к людям, а также отсутствие как культуры права на ошибку (которой грешит наша система образования), так и презумпции самообучения личности в социальной деятельности. Между тем, согласно разрабатываемому в российской психологии деятельностному подходу, в творческой деятельности рождается творец; а стало быть, в практиках демократии нарабатывается демократический опыт; в самоорганизации и самоуправлении формируется гражданское общество. Однако система образования в России до сих пор устроена репрессивно по отношению к ученикам, у которых нет права на ошибку. Из такого рода школьной культуры произрастает не только страх свободно и публично высказать собственное мнение или предложить неверный ответ на вопрос учителя, но и адаптивная социальная реакция: промолчать, подождать, когда правильный ответ дадут учитель или другие.

Во-вторых, решения, определяющие жизнь страны и повседневность россиян, принимаются в отсутствие четкой артикуляции и обоснования той или иной позиции, предоставления аргументов «за» и «против». В российских практиках повседневности типичный, наделенный властью носитель даже вполне разумных реформаторских идей выступает как сам себе эксперт: подбирает команду единомышленников (а не критично настроенных оппонентов), как правило, относящихся к ближнему кругу (это означает непотизм), бесконтрольно осваивает бюджет (что несет коррупционные риски) и лоббирует соответствующие личным интересам (а не общему благу) решения.

В-третьих, низкое качество управленческих решений обусловлено отсутствием критики и научной экспертизы. Элиты формируются по принципу отрицательного отбора: там, где в Норвегии культивируется критицизм, в России процветают непотизм и лояльность. Между тем, как подчеркивают представители социальных наук, российское общество опережает в своем развитии государство. Качество человека в России превосходит качество ее элиты, а низовая модернизация обгоняет политическую волю управленцев (Белановский и др., 2019; Мухаметшина, 2019; Панеях, 2016; Рогов, 2016; и др.). Таким образом, на сегодняшний день российские элиты не самокритичны, не саморефлексивны, не готовы к осознанности, к самоограничению, к непрестижному потреблению. И это является существенным препятствием для успешной модернизации страны, ее трансформации в современность.

Отличие культурных практик российской и скандинавской (а также российской и европейской) повседневности — лишь одна сторона вопроса. Другая заключается в том, что, помимо немногочисленных экспертов, самими элитами это обстоятельство в качестве препятствия на пути развития страны практически не осознается. Решением этой проблемы могла бы стать прогрессивная система образования.

Сегодня же для стилистики российской системы образования в целом характерна установка не на поиск консенсуса через аргументы, убеждения и договоренности, а на конфликт. Между тем, если ценностно ориентироваться на общественное согласие и государство всеобщего благоденствия, то важно поставить перед начальной школой задачи обучения повседневным практикам коммуникативной и аргументативной рациональности. При таком подходе высоко вероятно, что социальный климат России довольно скоро окажется не хуже, чем в Норвегии. Ведь в силу глобализации и сетевого охвата интернетом модернизационные процессы так или иначе, латентно и стихийно, развиваются в российском обществе (Гусельцева, 2019). Однако именно перестройка начального образования в логике антропологического поворота (то есть с акцентом на гуманитарные и гуманистические факторы развития) могла бы существенно улучшить психологической климат в травмированном ХХ веком российском обществе и тем самым создать необходимые предпосылки цивилизационного рывка и экономического прорыва. Для позитивного развития российское общество нуждается сегодня не в раздражающих граждан запретах и приказах, а в дружелюбной социокультурной среде, в государстве с человеческим лицом, в свободных публичных дискуссиях, где народное творчество рождает образы будущего.

В своем исследовании Г. Скирбекк (2017, с. 78) выделяет три ведущие черты древненорвежского общества: «(1) мобильность благодаря кораблям, ходившим по морю и рекам; (2) ясное законодательство и всеобщая ориентация на законы; (3) зарождение грамотности и литература на народном языке».

Так, еще одним фактором успеха норвежской модернизации, помимо ценностей образования и культивирования рациональности, была обусловленная развитием судоходства мобильность. Уже в эпоху викингов кораблестроение позволяло стране преодолеть культуральный изоляционизм. Соприкосновения с другими культурами, иными практиками и образами жизни развивали рефлексивную рациональность, а следовательно, более полное понимание собственной идентичности, представление о том, что мир разнообразен, и Норвегия — всего лишь одна из стран, у которой нет «особого пути» развития, которая является частью общей цивилизации.

Миграционная политика в Норвегии также строилась на принципах свободы. Хотя с 1536 по 1814 г. Норвегия входила в Датско-норвежскую унию, «датские власти не вмешивались в частную международную торговлю. Норвежские граждане могли покидать страну и возвращаться, когда хотели, а то и вовсе не возвращаться» (Скирбекк, 2017, с. 85). Норвежские крестьяне обучались мореходству в соседних Нидерландах, имели возможность служить во флоте Дании. Нидерланды же в XVII — XVIII вв. были наиболее прогрессивной европейской страной. Так, историк С. Согнер заметил, что отдельные районы Норвегии устанавливали непосредственные коммуникации «с самой передовой страной в Европе», причем эти «контакты происходили между обычными людьми, а не по инициативе сверху» (Скирбекк, 2017, с. 94).

О выборе религиозной конфессии как значимом факторе модернизации в работе «Протестантская этика и дух капитализма» одним из первых написал М. Вебер (1990). При этом, согласно Л. Харрисону (2008, с. 54), «сильная религиозность отрицательно коррелирует с прогрессом». Особенностью Норвегии явилось гармоничное сочетание солидарности с личной автономией, а протестантизма с критицизмом. Христианство пришло в Норвегию в 1000 г., а в 1537 г. произошла Реформация, закончившаяся официальным введением лютеранского протестантизма (его суть заключалась в поддержке грамотности и возможности чтения Библии на национальном языке). Поскольку каждый человек должен выработать личное отношение к Богу, то, согласно лютеранству, важно научить всех читать. Таким образом, всеобщая грамотность формулировалась здесь как государственная задача.

Распространение грамотности, ценности культуры и образования свидетельствовали о высоком качестве человека в Норвегии, которое наблюдалось уже в эпоху викингов (VIII-XI вв.). Отметим также, что формирование личности скандинавских народов несколько отличалось от европейской личности.

Личное достоинство было одной из основных ценностей культуры древних скандинавов. При этом «если в других странах того времени честь и достоинство индивида, как правило, проистекали из системы иерархизированных статусов, если его социально положение определялось волей вышестоящего господина, то в свободной Исландии преобладали не вертикальные связи соподчинения, а связи горизонтальные, и личность черпала свое достоинство из отношений с себе подобными» (Гуревич, 2005, с. 389). Иными словами, северная ментальность оказалась более восприимчивой к индивидуалистическим ценностям.

Древнескандинавская литература сотворила особый жанр — сагу, являющуюся предвестником романа. XIII в. стал расцветом древненорвежской культуры. Однако уже в следующем столетии половину населения выкосила чума. В результате женитьбы норвежского принца на датской принцессе возник Норвежско-датский союз, где Дания вплоть до 1814 г. доминировала над ослабленной Норвегией (Скирбекк, 2017). Затем с 1814 по 1905 г. существовала Шведско-норвежская реальная уния, после расторжения которой Норвегия обрела полную независимость в качестве национального государства.

Годы гитлеровский оккупации (1940−1945) ярко продемонстрировали важность самодисциплины и опоры на правовую рациональность.

Показательно, что одним из негативных последствий Второй мировой войны для Норвегии стала культурная травма. Она проявилась в том, что общество на какое-то время ослабило свою аргументативную рациональность и перешло к архаичной схеме мышления: «хорошие мы» (нация) и «плохие они» (противники), к идее «хорошего другого» (союзники или колонии) как жертвы, а не автономной и ответственной личности.

На более глубоком рефлексивном уровне это означало ограничение достоинства другого человека под видом его защиты.

Это наблюдение приобретает особый смысл в сравнении с российским обществом, для которого весь ХХ век оказался каскадом культурных травм (Петрановская, 2017), а также в контексте традиций российской системы образования, где ограничение права на независимое суждение и самостоятельное мышление под видом интеллектуальной помощи еще недостаточно осмыслено в качестве проблемы (о психологии противодействия развитию см. новаторские работы А. Н. Поддьякова (1999а; 1999б; 2004а; 2004б; 2006). В преодолении такого рода культурных травм существенную роль играют интерпретативная (нацеленная на понимание) и аргументативная (делающая проблему осознанной посредством ее обсуждения) рациональности.

Так, вполне успешным лечением обозначенной проблемы в норвежском обществе стало усиление философских размышлений и дискуссий.

Уроки скандинавских форм современности показывают, что североевропейским странам удалось соединить относительную стабильность с экономическим ростом, достичь справедливого распределения богатств и более высокого качества жизни, нежели Америке и Великобритании (Скирбекк, 2017; Sennet, 2006). Эти страны подают сегодня миру пример достоинства разумного потребления, общественного согласия, сознательного самоограничении элит.

Так, в ряде развитых стран в наши дни наблюдается т. н. скандинавизация поведения, обещающая в обозримой перспективе стать глобальным трендом (Данилова & Шульман, 2017). Важно отметить, что эти признаки появляются и в отдельных сообществах российской молодежи, ориентированной на осознанное, этичное и экологическое потребление. В дальнейшем родители (40-летние) перенимают эти ценности от своих детей (20-летних), именно эти поколения сегодня конструктивно взаимодействуют, относятся друг к другу с уважением и нежностью (Там же). Отметим, что изменение ценностей не охватывает социум сразу, а проявляется поначалу в отдельных стратах и сообществах. На историческую сцену в России постепенно приходят поколения с постматериалистическими ценностями, равнодушные к демонстративному потреблению («к цацкам и понтам»), для которых приоритетными ценностями являются семья, коммуникации, человеческие отношения, а не карьерный успех (Там же).

Таким образом, перспективы российской модернизации во многом обусловлены неизбежной включенностью в глобальные тренды, что volens nolens выравнивает и подтягивает региональное развитие. Культуры в целом развиваются во взаимодействии с другими культурами. Человек, не выучивший в раннем детстве иностранный язык, вынужден делать это в сознательном возрасте, прикладывая изрядные усилия. Точно так же страна, не прошедшая модернизацию легко и естественно, в процессе эволюции (как та же Норвегия), с одной стороны, должна прикладывать усилия, а с другой, включаться в глобальные процессы, выступающие своего рода тягачом модернизации для развивающихся стран.

В начале ХХI в. А. Шлейфер и Д. Трейзман охарактеризовали Россию как «нормальную страну с капиталистической экономикой среднего достатка» (Шлейфер & Трейзман, 2004). Регионы с близким к России уровнем доходов простираются в ХХI в. от Мексики и Бразилии до Малайзии и Хорватии (Там же). «Экономическая и политическая системы в России пока далеки от совершенства, но их недостатки типичны для стран со сходным уровнем экономического развития», отмечает А. А. Мовчан (2019), «для таких стран, как правило, характерны незащищенность населения и отсутствие социальной справедливости» (Там же). Эксперты отмечают, что если, с одной стороны, российское общество сегодня существенно опережает в своем развитии государство, то, с другой стороны, наша страна гораздо лучше, чем сама о себе думает (Панеях, 2016; Шульман, 2018; и др.). До образцовой европейской демократии ей достаточно сделать всего несколько шагов. Однако эти шаги требуют осознанности и личных усилий, самоорганизации и солидарности. Кроме этого, модернизации препятствуют: 1) архаичная государственная система (избыточно централизованная и подавляющая местное самоуправление); 2) консервативная и не соответствующая вызовам современности элита (в большинстве своем сформированная в результате отрицательного отбора, по принципам не меритократии и критицизма, а лояльности); 3) система образования, пренебрегающая гуманистическими ценностями (права человека, достоинство личности, государство на службе развития человека, а не человек — ресурс для государства), игнорирующая столь важные для успешной модернизации формы рациональности (коммуникативная и аргументативная), самокритичность и саморефлексивность.

Между тем, несмотря на имеющие место представления о «колее» и воспроизводящейся ментальности россиян, якобы препятствующей модернизации, трансформация ценностей в современном мире происходит вместе со сменой поколений, которые социализируются в более дружелюбной, глобальной, технологической, сетевой и транзитивной среде (Шульман, 2018; Инглхарт, 2018; Pinker, 2018). Таким образом, даже вне зависимости от желания людей и политической воли элит эти трансформации все же происходят, словно обрисованные в формулировке греческого стоика Клеанфа: Ducunt volentem fata, nolentem trahunt — «Желающего судьба ведет, нежелающего тащит». Таким образом, ответ же на вопрос: почему Россия не Норвегия? — возникает из анализа истории и отличия повседневных практик этих стран. Однако практики и ценности меняются, и хорошая новость заключается в том, что сегодня это происходит при жизни одного поколения. Иное дело, что система образования способна сделать модернизацию осознанным выбором людей и историей успеха нашей страны.

1. Белановский С. А., Дмитриев М. Э., Никольская А. В. Признаки фундаментальных сдвигов в массовом сознании россиян // Общественные науки и современность. 2019. № 1. C. 5−18. DOI: 10.31857/S086904990003939−4.

2. Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990.

3. Гуревич А. Я. Индивид и социум на средневековом Западе. М.: Росспэн, 2005.

4. Гусельцева М. С. Психология повседневности в свете методологии латентных изменений. Монография. М.: Акрополь, 2019.

5. Гусельцева М. С. Скандинавская модель. Успешная модернизация на примере Норвегии // Образовательная политика. 2020. № 2. С. 30−41. DOI: 10.22394/2078−838Х-2020−2-30−41.

6. Инглхарт Р. Культурная эволюция: как изменяются человеческие мотивации и как это меняет мир. — М.: Мысль, 2018.

7. Мовчан А. А. Россия в эпоху постправды. Здравый смысл против информационного шума. — М.: Альбина Паблишер, 2019.

8. Поддьяков А. Н. Исследовательское поведение: стратегии познания, помощь, противодействие, конфликт. 2-е изд., испр. и доп. — М.: PER SE, 2006. 240 с.

9. Поддьяков А. Н. Конфронтационность в образе мира участников образовательного процесса // Вестник Московского университета. Сер.14. Психология. — 2004а. № 1. С. 15−22.

10. Поддьяков А. Н. Противодействие обучению и развитию другого субъекта // Психологический журнал. — 2004б. № 3. С. 61−70.

11. Поддьяков А. Н. Противодействие обучению и развитию как психолого-педагогическая проблема // Вопросы психологии. — 1999а. № 1. С. 13−20.

12. Поддьяков А. Н. Философия образования: проблема противодействия // Вопросы философии. — 1999б. № 8. С. 119−128.

13. Скирбекк Г. Норвежский менталитет и модерность. — М.: РОССПЭН, 2017. 198 с.

14. Харрисон Л. Главная истина либерализма. — М.: Новое издательство, 2008.

15. Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии. I. — М.: РОССПЭН, 2008.

16. Шульман Е. М. Практическая политология: пособие по контакту с реальностью. — М.: АСТ, 2018.

17. Данилова А., Шульман Е. Современная молодежь — самое правильное из всех поколений, какие только можно себе представить [Электронный ресурс] // Pravmir.ru. 2017. (дата обращения: 13.04.2019).

18. Мазурик Е. Право на ошибку. Почему школьникам нужна обратная связь от учителя [Электронный ресурс] // Mel.fm. (дата обращения: 14.12.2019).

19. Мухаметшина Е. Разрыв в этических установках народа и власти угрожает социальной стабильности // Ведомости. 2019. [Электронный ресурс]. (дата обращения: 09.04.2020).

20. Панеях Э. «В России государство намного хуже населения» [Электронный ресурс] // Meduza. 2016. (дата обращения: 09.04.2020).

21. Петрановская Л. В. Травмы поколений [Электронный ресурс] // Сознательно.ру. 2013. (дата обращения: 09.04.2020).

22. Прима Л. Российские студенты глазами иностранных профессоров [Электронный ресурс] // Вести образования. 1 октября 2019. (дата обращения: 06.11.2020).

23. Рогов К. (Сост.) Низовая модернизация. Могут ли общество и государство двигаться в разных направлениях? [Электронный ресурс] // InLiberty. 2018. (дата обращения: 04.01.2019).

24. Шлейфер А., Трейзман Д. Россия — нормальная страна [Электронный ресурс] // Россия в глобальной политике. 2004. № 2. (дата обращения: 12.04.2019).

25. Pinker, S. Enlightenment Now: The Case for Reason, Science, Humanism, and Progress. London: Penguin, 2018.

26. Sennet, R. The Culture of the New Capitalism. New Haven, US: Yale University Press, 2006.